От автора: Публикуется с согласия клиента.
 На одной из скайп-встреч (точнее на 11), которая началась с перечисления моим клиентом событий, случившихся с ним за неделю, и подробного отчета о своих планах на ближайшие выходные, я про себя подумала, что это одна из тех встреч, когда по-настоящему и настоящего здесь ничего не произойдет. Мужчина, сидящий за своим рабочим столом, как обычно теребил ручку. Ранее я уже безрезультатно пыталась исследовать эту необходимость теребить ручку, которая особенно интенсивно проявлялась на каждой сессии во время возникающих пауз. На этот раз я предприняла еще одну попытку, попросив взять листочек и нарисовать то, что «само себя нарисует». После нескольких повторений инструкции, которая вызывала непонимание и замешательство мужчины, он достал из лотка принтера лист бумаги и принялся рисовать. Рисунок был закончен очень быстро, после чего я попросила мужчину сфотографировать изображение и выслать мне. Редко можно встретить человека, который никогда не видел картину норвежского художника-экспрессиониста Эдварда Мунка «Крик». Однако, как оказалось, все же не все ее видели и что-либо знают об истории создания ее сюжета. Когда я открыла высланную фотографию изображения, нарисованного клиентом, я, не сдержавшись, воскликнула: «Это же «Крик» Мунка!». Заинтересованно клиент спросил: «Что это значит?». – «Нет, теперь Вы расскажите нам, что это значит».  Ручкой, которую из раза в раз теребил мужчина, во время сессий был преодолен рубеж, за которым слова беспомощны, но смыслы остаются. Рисунок, который так напоминает шедевральный «Крик» Мунка, свидетельствовал о том примитивном крае психического опыта, который называют сенсорно-доминирующей, до-символической психической организацией. Тактильные ощущения от прикосновения к ручке также могут нести в себе функцию аутистической формы и восстанавливать чувство сенсорного комфорта и безопасности.
Анализ рисунка клиента вызывает у него ощущение растекания, падения в бесконечное, бесформенное пространство, что заставляет мужчину снова ухватиться за ручку, что не только снова отсылает к аутистическим переживаниям и отражает базовую тревогу аутистически-сенсорной позиции, но также используется мужчиной как переходный объект, контакт с которым продуцирует ощущение связи с внешней реальностью и предотвращает надвигающийся психический Армагеддон. Создавалось впечатление, что, сосредотачиваясь на своих тактильных ощущениях, мужчина бессознательно пытается создать что-то вроде «сенсорного тампона», чтобы «заткнуть» возникающие в терапевтическом диалоге паузы. Паузы, которые переживаются мужчиной как депривация и изоляция, репрезентируют в «здесь-и-сейчас» терапевтического процесса определенные «пустоты» в опыте его ранних отношений с матерью. Между тем, отношения с матерью до этой сессии никогда не становились предметом рассмотрения. После той сессии я серьезно задумалась о продолжении с этим клиентом психотерапии в связи с волновавшими меня ограничениями терапевтических возможностей, накладываемых фактической дистанцией между мной и клиентом. Вероятно, мои тревоги были переданы по бессознательным каналам восприятия и без того хрупкой психической организации мужчины во время следующей сессии, оформившись у него в виде фантазии, что я – девочка лет 8-10, которая несет в руке надувного человечка на ниточке, с которым себя ассоциировал мужчина, и страхом перед тем, что девочка (я) отпустит человечка (клиента) и он полетит «неизвестно куда». При этом мужчина то и дело проводил ладонью по поверхности стола, за которым сидел (вероятно, отсутствовала в непосредственной близости ручка или существовала потребность в более плотном тактильном контакте, обеспечивающем снижение до-символической тревоги). На этой же сессии мужчина рассказал, о чем «почему-то» не рассказал в предыдущий раз. Мать мужчины родила его семимесячным, и насколько он знает из каких-то обрывков разговора своей бабушки и его тетки (младшей сестры матери) с ее третьей попытки родить ребенка, а две предыдущие беременности закончились выкидышами. Кроме этого мужчина «кое-что знал» о «странных» поступках матери во время беременности и гнетущем ее чувстве одиночества в связи с отъездом его отца на заработки. Имплицитная память, которая охватывает до-символический и до-структурный опыт ребенка в его отношениях с матерью и со средой, в которой он развивается, может вмещать в себя опыт пренатального периода, когда ребенок скорее вбирает в себя психическую, чем биологическую жизнь матери. Этот опыт остается до-символическим и до-структурным и довлеет над аффективной, эмоциональной и познавательной жизнью человека, определяя его межличностные отношения, которые у моего клиента были существенно нарушены. Психотерапия, проводимая в режиме видео-онлайн, тем не менее имеет свою специфику, особенно с «хрупкими» клиентами, имеющими нарушения в самом онтогенетически раннем опыте, с неудачной матрицей формирования раннего опыта Я. Об этом свидетельствовали несколько сновидений мужчины, которые вызывали у него чувства изолированности и отчужденности от меня, подобные тем, которые он испытал в детстве. Так, в одном сновидении мужчина оказывается на заброшенном космическом корабле с заканчивающимся в кислородном баллоне воздухом. Он смотрит на маленький экран и видит крошечных размеров землю и меня на ней. Он пытается стуком по экрану сообщить мне о своем бедственном положении, но расстояние между нами таково, что я не в силах его услышать. Несомненно, что подобные сновидения отображали трансферентные переживания мужчины, однако «экран» (который появлялся еще в трех сновидениях) усиливал эти переживания. В дальнейшем мужчина во время сессий неоднократно возвращался к одиннадцатой сессии и нарисованному им изображению. На одну из наших встреч он «принес» это высказывание Э.Мунка:
 Мужчина рассказал, что накануне своего «изучения» творчества Э.Мунка в целом и «Крика» в частности он поймал себя на том, что безотчетно рисует фигуру, подобную той, которую изобразил по моей просьбе на одиннадцатой встрече. Отложив ручку, он отправился в интернет в поисках информации о картине и Э. Мунке, тогда он и прочитал вышеприведенный фрагмент, который существенно взволновал моего клиента. Воспроизведу его слова по памяти: «Я ощутил внутреннюю дрожь и сердцебиение, настолько знакомыми мне показались эти слова художника». На той встрече нам не удалось избежать тупиковых дискуссий, и продвинутся как в понимании, так и переживании «Крика». На последующих сессиях, как бывало неоднократно после того, как мы попадали в тупик, мужчина предпочитал «уходить» от сложных тем, но этот «уход» я не склонна рассматривать как сопротивление. Такие сессии требовали от меня долготерпения, фасилитации, а не форсирования, так как этот этап терапии требовал создания возможности для клиента начать свое развитие в зародыше Я, которое нуждалось, несомненно, во времени и условиях для созревания. «Преждевременные роды» точно были не нужны. На одной из этих сессий я рассказала о работе Артура Янова «Первичный крик», через неделю эта, нужно сказать не маленькая по объему книга, была прочитана мужчиной. Он сказал, что книга в целом ему понравилась, а одна фраза настолько зацепила его, что он ее выписал и «принес» на сессию:
Я предпочитаю воздержаться от собственных интерпретаций, а лишь стремлюсь создать фасилитирующие условия, ведущие к процессу самоисследования и самораскрытия клиента. Я вижу смысл в том, чтобы подержать зеркало перед клиентом, не вмешиваясь в то, что само себя проявляет. Поэтому, я веду себя так, чтобы для клиента было абсолютно безопасно выражать себя, отмечаю его чувства и задаю непугающие вопросы. Частично моя цель заключается в том, чтобы воздерживаться от всего, что задавало бы какое-либо направление или же предполагало какую-либо оценку сказанному. Направление, по которому в дальнейшем шла «работа», полностью определялось клиентом. Клиента ведет его бессознательный интеллект, рождая новые и новые «площадки» понимания «о чем это». С точки зрения терапевтического процесса, мужчина переживает полно, в актуальном осознании чувства, которые ранее или не допускались в сознание, или же искажались в нем. Постепенно смысл душераздирающего крика и нарисованного еще на одиннадцатой сессии изображения стал проясняться. Поднятые руки, закрывающие уши, говорят о рефлекторном желании человека убежать от себя самого, прекратить этот приступ страха и безнадежности (ранее у меня были подозрения, что мужчина не слышит некоторых моих вопросов, и это продолжалось достаточно долго). Примитивизированное изображение (здесь речь не о художественных способностях мужчины) ведет клиента к центру его боли. Непредъявленной, невысказанной боли эмбриона или сперматозоида. Открыв по своему желанию фотографию изображения, мужчина вторгается в мир архаичного страха и одиночества: «Каким-то чудом выживший недоносок». После произнесения этой фразы у мужчины появляются проблемы с дыханием, которое он бессознательно пытается нормализовать поглаживанием двумя открытыми ладонями гладкой поверхности стола. В этот момент я позволяю себе вмешаться и напоминаю мужчине о том, что подобные действия я наблюдала во время его рассказа о фантазии о «девочке и надувном человечке». Мужчина отвечает, что ранее он действительно считал, что я его попытаюсь «поскорее сбрить», так как он ужасный нытик и зануда, но теперь он так не думает, напротив, в последнее время он чувствует ко мне доверие и ему больше не кажется, что я хочу его от него «избавиться». Во время этих слов мужчина перестает водить ладонями по столу, дыхание далеко от полноценного по глубине, однако заметно нормализуется его ритм. Я полностью отдаю себе отчет, что этот трудный и, в конечном итоге, успешный случай психотерапии можно обсуждать в нескольких планах одновременно. Например, в плане проблемы выбора наиболее оптимального терапевтического формата, в плане использованных мной техник или в плане рефлексии собственной экспрессивности. К сожалению, эти важные и увлекательные темы остались за пределами данной публикации. Я использовала один из наиболее интересных и привлекательных, на мой взгляд, образов намеренно, в надежде привлечь внимание к теме не сколько специалистов, а широкого круга читателей, особенно тех, кто ожидает рождения ребенка. Перед широким кругом читателей, автор, вероятно, должен повиниться за то, что не смог избежать соблазна от употребления специальной терминологии и коротких, не в стиле популярного изложения отступлений. Для тех, кому данная статья показалась интересной, и он дошел до этих строк, но что-то ввиду вышеуказанных причин осталось неясным, поясню «человеческим» языком. Биография любого человека начинает писаться задолго до даты его рождения. Все имеет значение: зачатие и его условия, психологический климат в семье, ожидающей ребенка, психологическое состояние матери и ее окружения. Рождение ребенка и его первые дни, месяцы и годы жизни имеют огромное значение в формировании его личности, и значительно определяют эскиз его дальнейшей жизни. Что нужно ребенку? Все просто и ничего нового. Счастливые и любящие друг друга и его самого родители. Нежные прикосновения материнских рук, ее ласковый голос и улыбка, светящие от счастья глаза, когда она на него смотрит. Что нужно женщине, носящей под сердцем ребенка? Поддержка мужчины, от которого она ожидает этого ребенка, его любовь, внимание и участие. И лучше, если он сможет находиться во время беременности рядом, а не уедет далеко на заработки. Тем же женщинам, которые испытывают чрезмерные волнения, страхи, или напротив апатию и безразличие во время беременности, не следует ожидать, что это как-то пройдет, а обратиться к профессионалам, специализирующимся на психологической помощи беременным женщинам.
Макаренко Амалия Алексеевна Тел./Viber/WhatsApp: + 3 8 067 728 80 10 |
