Весь парадокс аддиктивного влечения к объекту состоит в том, что, несмотря на его сокрушительное влияние, он всегда воспринимается какой-то частью психики как хороший объект, позволяющий зависимому человеку на какое-то время избавиться от психологического конфликта и боли. По аналогии маленького ребенка, который испытывает возбуждение и нуждается в матери, которая выполняет защитную роль от переполнения эмоциями, взрослый человек стремится к аддиктивному объекту. Все то, что может приносить утешение, человек ищет во внешнем мире во все возрастающей частоте. У человека, который функционирует, используя аддиктивные способы избавления от психической боли, существует дефицит во внутренней репрезентации родителя как заботливого интроекта, с которым он мог бы идентифицироваться в состояниях напряжения или конфликта. Предложив своему клиенту, длительное время использовавшим алкогольные способы утешения подыскать ассоциации к слову «мама» я увидела абсолютную беспомощность, за которой последовал отказ участвовать, в этом, говоря словами самого клиента, «эксперименте». Другая клиентка в аналогичной ситуации молниеносно выпалила «дерьмо». Для женщины «дерьмовая» мать – мать, на которую невозможно положиться, вступать в эту «субстанцию» означает чувствовать себя в небезопасности. В норме же само слово «мама» ассоциируется с ощущением надежности, комфорта и безопасности. 
Ранний травматический опыт со временем приводят к тому, что ребенок (а впоследствии взрослый) остается без адекватных внутренних ресурсов, которые позволяют ему справиться с ситуациями, когда эмоции его переполняют. Наблюдая любовную аддикцию у своих клиентов я много раз сталкивалась с тем, что другой человек играет незначительную роль в их субъективном внутреннем мире, являясь в большей степени объектом потребности, нежели объектом желания. Собственно этот параметр и является для меня определяющим в дифференции истинного любовного переживания (которое очень часто описательно сложно отличимо от аддикции) от аддиктивного переживания. |
